О мысе Ильи у Феодосии

Чем ближе к Ильину дню, тем ниже нависают облака, душнее становится воздух и чаще ночные грозы. А в Ильин день затемнятся облака, забегают змеи молний и треском громовых раскатов напомнит о себе пророк. Беда попасть тогда в море. Хорошо, если только сорвёт снасти. Иной раз закружит судно, швырнёт на скалу и щепками выбросит у мыса Ильи. Помолись, моряк, на церковь пророка - не случилось бы несчастья. А видна та церковь с большой дали, хотя и не велика она. Такая, какие строили в давние времена. В те времена, когда верили в Верхнюю силу и знали свою слабость перед ней. Хотя и были смелы, пожалуй, смелее, чем теперь.

Не выдумали люди, что Илья, сын Тамары, построивший церковь, в открытое море ходил на дощанке. А когда стал богатым и завёл свой корабль,  в самую страшную бурю не боялся оставить гавань и в декабрьский шторм поднимал паруса.

Но раз случилось выйти под пророка Илью. Освирепело в тот день море, озлились небеса и попрятались люди в жилища. А Илья Тамара поднял сразу флакос и тринесту и белой чайкой унёсся в волну. Кто рискнул бы сделать это теперь? Разве сумасшедший. Далеко ушёл Тамара в море, не стало видно берегов. Не знал он опасности и не верил в рыбачью сказку об Илье: - И молния, и гром от облаков.

И когда подумал так, накатился на судно вал выше мачты на много мер. - Васта темони, клади руль, крикнул Тамара рулевому, но оторвался руль, и понеслось судно по воле ветра к береговой скале. Понял Илья, что близка гибель, и в испуганной душе шевельнулось сомнение, не карает ли его пророк за неверие. И в ту же минуту пронёсся с севера на юг громовой раскат, и над мысом, где теперь церковь Ильи, в пламени и тысячах искр опустилась огненная колесница.

- Илья! - воскликнул Тамара, и подумал в душе: - На том месте, где видел его, построю церковь, хотя бы пришлось для того продать корабль. - Матим бистин, своей верой клянусь в том.

Не успела остыть эта мысль, как примолкла гроза и ветер с берега погнал волну в море, а с нею и Тамарин корабль. - Васта темони, прозвучал над Тамарой чей-то грозный голос - и увидел себя Тамара стоящим у руля, который подплыв к судну, стал на своё место. К вечеру достиг Тамара Сугдеи, сдал товар и, нагрузившись новым, вернулся в Кафу. Не рассказал, однако, никому о случившемся, пожалел продать корабль и решил заработать прежде больше денег и тогда построить храм.

Сначала решил так, но вскоре передумал.
- Не может быть, чтобы всё это случилось. Просто приснилось. Колокитья!

И, успокаивая себя так, он со временем забыл о своей клятве.

Всё шло хорошо; за десятки лет ни один из кораблей его не потерпел крушения, и Илья Тамара стал богатейшим купцом Кафы. Однако, в душе, помимо воли, жило что-то, что напоминало о случае в молодых годах. Не любил Тамара смотреть на гору, где было ему видение, и избегал выходить в море под Ильин день.

Но однажды, незадолго до этого дня, пришлось ему возвращаться от Амастридских берегов. - Да будет благословенно имя Георгия, патрона той страны!

Попутный ветер резко нёс корабль и вдали стали уже Таврские горы. И вдруг сразу стих ветер, точно смело его с моря, и корабль попал в мёртвый штиль. Больше всего боятся его моряки, но наступал Ильин день, когда по всему Понту носится ветер, и Тамара спокойно лежал на корме. Он подсчитывал барыши и, кончив подсчёты, улыбнулся торговой удаче.

- Не нужно быть знатным, не нужно быть учёным, чтобы хорошо жить. Нужно только быть умнее других, чтобы пользоваться их глупостью. Алю пулунде грамата, алю полите гносис!
- Скверная мысль, сказал кто-то в душе его, - и вздрогнул Тамара.

Поднялся с ложа, посмотрел на берег. Оттуда медленно надвигались тучи, и зарница сверкала зловещим глазом. Побежала по морю предветренная рябь, за ней береговик погнал волну. Корабль поднял все паруса и взял нос на восток, где была Кафа, но, попав в странное течение, не мог далеко уйти. А ветер быстро крепчал, недобрым шумом гудело море, воздух шипел и свистал, завывая. Не выдержала порыва главная мачта и обломилась.
-  Плохо дело!

И в последнем сумеречном свете увидели гору, где когда-то случилось видение. Вспомнил о нём Тамара и смутился духом. Настала тьма, нельзя было видеть своей руки; ливень заливал потоками палубу; волна била через борта и в трюмах показалась течь. Истрепались в клочья штормовые паруса; не слушался корабль руля, как гнилая нитка, оборвалась якорная цепь, когда нагнало корабль к берегам и попытались бросить якорь.
- Одно чудо может спасти!

И молили люли о чуде; умоляли Илью смягчить гнев; обещали весь первый улов отдать на свечу ему. А Тамара упал на колени и в сердце своём поклялся исполнить, что обещал когда-то в своей юности. Огненная молния рассекла небо, опалила воздух, озарила корабль и скалы, среди которых он носился; в последнем зигзаге скользнула по мачте и загорелась сиянием впереди судна. Кто-то грозный и гневный поднял над кораблём руку. Сверкал молниями его взгляд; в бешеном порыве рвалась борода; готовы были открыться уста для гибельного слова. - Элейсон имас, Кирие! Помилуй нас!

Опустилась рука проклятия и указала погибавшим путь спастись. В стороне зажглись кафские огни и... потухло сияние. Как убитые, заснули дома корабельные. Не заснул только старик Тамара. Стоял у городского храма и шептал слова тропаря: - Почитающих тебя, Илья, исцели.

Стоял всю ночь и утром нашли его там же. Не узнали его, так изменился он. Покоем величия дышало лицо и близостью Неба светились глаза. И когда через год иконный мастер писал образ пророка Ильи для нового храма, который построил на горе Тамара, это с него он списал лик пророка. Оттого не видно гнева в пророческих глазах и нет страха, когда смотришь на икону.

Умер Тамара большим стариком и под конец дней избегал говорить о пережитом, но люди читали об этом в чистом взоре его. Ибо взор души человеческой проникает часто глубже, чем подсказывает речь.