О скалах Елькен-Кая у горы Опук

Поднимай парус, старый корабль, крепи снасти. Будет шторм!

Много штормов пережил Ерги Псарас, не думал, что впереди ещё самый страшный. Давно не выходил он в море и жил в покое на старости лет. Каменные склады в гавани ломились от его товаров; мраморный дворец Псараса считался красой Пантикапеи, а юноша-сын заставлял сильнее биться женские сердца.

Пора было выбрать для него достойную, и Ерги Псарас, казалось, нашёл одну. По воле отца сын часто навещал дом купца из Кафы, но возвращался от невесты всегда задумчивый и печальный.
- Любовь, видно, такая госпожа, смеялся старик, что если кто подчинится ей, она схватит за волосы и отведёт на рынок невольников. Вот и тебя тоже.

Не спорил сын, думая о той, которую любил. Та, другая, жила в дальней деревне, куда сын Ерги Псараса наезжал, чтобы купить пшеницу. Морщинки уже побежали по её лицу и голос не звучал по-девичьи. Но в глазах жил весёлый смех и каждое движение её звало радость. И, встретив её, юноша почувствовал, как подёрнулись глаза пьяным туманом, и цепи любви, сильнее оков, обвили его, как преступника.

А она узнала слёзы от счастья и горе от любви и поняла, что поздний призыв к жизни может быть сильнее смерти.
- Кому, как не мне, горевать, кому, как не мне, тосковать; у всех под окном поют соловьи, но весна обошла мою дверь.

И думала о своём мальчике, которого отняли у неё в давние дни. И вспоминала рыбака-мужа, и ревнивый нрав его, и жестокую расправу с ней. Его звали также Ерги, но, кроме рыбачьей ладьи, у него не было ничего другого, и жил он на прибрежье Сугдеи, далеко от пантикапейских берегов. Не делилась женщина своею скорбной думой с юношей, боялась затмить светлую минуту встречи. И без того часто печален был он, и слеза сбегала с его глаз. И замечая это, она прижималась к его устам в замирающем поцелуе и, обвивая его стан нежной рукой, напевала старинную песенку:

Любовь без горя, любовь без слёз,
То же, что море без бурь и гроз.

А между тем отец торопил своего сына: корабль уже был готов, чтобы идти в Кафу за невестой. Ждали только попутного ветра - поднять паруса. И когда ветер зашумел от Камыш-буруна, Ерги Псарас позвал сына.
- Пора выходить в море.

Хотел сказать что-то сын, но увидел суровое лицо отца, и замерло его слово. К ночи вышел корабль из гавани, и тогда слуга подал старику свиток.
- Тебе от сына.

Прочёл Ерги Псарас. Если бы ураган, который поднялся в груди его, мог вырваться на волю, он сравнял бы всю землю на пути от Пантикапеи до Кафы. И если бы свинец туч, нависших над Митридатом, опустился на голову старика, он не показался бы более тяжёлым, чем правда, которую узнал Ерги Псарас из письма сына.
- Пусть будет трижды проклято имя этой женщины. И лучше своей рукой убить сына, чем он станет мужем своей матери. Поднимай паруса, старый корабль, служи последнюю службу.

И Ерги Псарас кричал корабельщикам об отчале.
- С ума сошёл старик, ворчали люди.
- Шторм, какого не бывало, а корабль, как дырявое решето.

Но звякнули поднятые якоря, и рванулось вперёд старое судно. Как в былые дни, сам Ерги направлял его бег, и забыли оба, что один дряхлее другого. Гудел ураган. Взмётная волна захлёстывала борта, от ударов её трещал корабельный стан.
- В трюмах течь, крикнул шкипер.

Вздрогнул Ерги, но, увидев впереди мачтовый огонь, велел только прибавить парусов. Точно взлетел на воздух его корабль, одним взмахом прорезал несколько перекатов волны; вместе с бешеным валом упал в бездну, почти коснулся морского дна и снова бросился на огромный, как гора, гребень. И с вершины его увидел Ерги Псарас, всего в нескольких локтях от себя, корабль сына. И был миг, когда оба корабля, став рядом, коснулись бортами. Белая молния рассекла чёрное небо, страшным ударом расколола береговой утёс, разбила край Опук-горы и обрушила его в залив тысячью обломков.

Покрылся залив белой пеной, сквозь тучи пробился свет луны, и узнал Ерги сына и женщину с золотистыми волосами. Узнал Ерги эти волосы и крикнул сыну, пересиливая ураган:
- Она твоя мать, будьте оба прокляты!

Налетел новый шквал, уходивший гребнем к небу, бросил всех на дно развернувшейся пучины, и исчезли они навсегда в морских недрах. Так было. Верьте.

А на том месте, где случилось, увидели люди потом две скалы и приняли их за корабли, догоняющие друг друга. Пробегают суда мимо этих скал, видят их люди и принимают по-прежнему за корабли, а подойдя ближе, улыбаются своему обману.

И не знают, что в обмане - правда.